Николай Печерский - Важный разговор [Повести, рассказы]
— Эй, ты, иди сюда!
Ванята остановился. Мальчишка подождал минуту и сделал два небольших осторожных шажка Ванята подумал и тоже сделал навстречу мальчишке два шага. Ровно два — и ни больше. Так они и шли друг к другу, как идут к трудной и опасной черте опытные хитроумные дипломаты.
Последние два шага сделал мальчишка с повязкой.
— Ты чего это? — недовольно спросил он. — Идешь и…
— А ты чего? — в тон мальчишке спросил Ванята.
— «Чего, чего»! Зачевокала чевокалка! Тебя спрашивают, ты и отвечай… — Мальчишка повертел пальцами пуговку на рубашке и теперь уже более дружелюбно спросил: — Тебя как зовут?
— Ну, Ванята!
— Так бы и сказал… А меня Сашка Трунов. Дружить будем?
Ванята услышал знакомую фамилию и оторопело посмотрел на мальчишку. Неужто сын того самого Трунова, о котором говорили вчера доярки? Нет, скорее всего, иной. В прежнем селе, где жил Ванята, Пузыревых было душ сто, не меньше. Так, наверно и здесь.
— Ты что — язык проглотил? — спросил Сашка. — Дружить, говорю, будем?
Ванята пожал плечами:
— Как хочешь…
Сашка облизал кончиком языка губы, будто окончательно решал: стоит предлагать Ваняте дружбу или можно пока что погодить.
— Ладно, — сказал он. — Пошли в избу. Там поговорим…
Сашка поддернул штаны и, не оборачиваясь, пошел в избу. У порога он задержался и строго предупредил:
— Ты смотри — только со мной дружи. С другими не водись! Понял?
— Почему это?
— Так… Тут такой народ! Ваньку Сотника знаешь?
— Какого еще Сотника? — спросил Ванята.
— Ну того… на станцию за вами ездил. — Сашка огорченно покрутил головой, вспомнил что-то и добавил: — С ним в первую очередь не дружи. Кашалот!
Сашка привел Ваняту в большую чистую горницу. На стенке возле блестящей кровати отбивал синими и красными цветами большой ковер, и прямо на нем висел портрет какого-то очень угрюмого бородатого деда. Сашка усадил гостя на диван, а сам между тем содрал со своей щеки марлевую повязку, скомкал ее и без сожаления бросил на подоконник.
— А как же зуб?
Вместо ответа Сашка сложил пальцы в горстку, надул щеки и прощелкал ногтями по тугой и звонкой, будто на барабане, коже.
— Телят фермских пасть посылали, — сказал он. — Я им что — пастух? Правда?
Ванята чувствовал себя как-то неуютно в этом большом незнакомом доме. Со стенки, не сводя с него злых, колючих глаз, смотрел бородатый дед. Казалось, сейчас он раздвинет рот, поднатужится и крикнет на всю избу:
«А ну, мети отселя, прохиндей!»
— Кто это? — стараясь не смотреть на бородача, вполголоса спросил Ванята.
— Это дед Егор, — важно и даже с каким-то удовольствием сказал Сашка. — Не слышал про него?
Ванята смутился. Ему не хотелось показать перед новым знакомым свою серость и темноту. Может, это и в самом деле был какой-нибудь известный и ценный дед!
— Это мой прадед, — строго и назидательно объяснил Сашка. — Личный портрет его в музее висит. Это копия с оригинала. Ясно тебе?
— Ну, ясно…
— Это был самый бедный дед в селе, — добавил Сашка. — У него только одна соха была, телега, жеребенок и двое лаптей.
Правнук деда Егора прищурил глаза и выразительно, будто докладчик, который шпарит доклад по бумажке, продекламировал:
— Это, товарищи, портрет Егора Васильевича Дороха, безлошадного крестьянина, движимое и недвижимое имущество которого оценивалось в тридцать два рубля шестнадцать копеек. Он является типичным представителем мрачной эпохи, для которой было характерно…
«Докладчик» запнулся, беспомощно похлопал глазами и добавил теперь уже от себя:
— Классный был дед! Скоро фотограф приедет. Портрет с меня сымать будет!
— А ты тут при чем?
— Как при чем? — удивился Сашка. — Дед вон как жил, а я вон как: и телевизор, и ковер… Отец сказал, когда вырасту, мотоцикл купит. С люлькой.
Сашка Трунов ждал одобрения. На лице его застыло выражение скорбной меланхолии и величия, которое встречается чаще всего на портретах очень серьезных и довольных собою людей.
— Ты чего молчишь? — удивленно спросил он.
Ванята не ответил. У него не было абсолютно никакого желания расспрашивать Сашку о его коврах, мотоцикле с люлькой и типичном представителе мрачной эпохи, который свысока оглядывал комнату своих потомков и ждал, чем тут все закончится.
— Катись ты со своим дедом! — сказал Ванята. — Дед на помещика спину гнул, а ты… Даже слушать противно!
— Ах, тебе противно! — взвизгнул Сашка. — Подумаешь, личность какая!
— Заткнись! — сказал Ванята. — Чего разошелся?
— А сам чего? Дед ему, видите, не понравился! Может, нам тоже кое-кто не нравится, а мы…
Ванята недружелюбно разглядывал Сашку. Он уже не сомневался — это был сын заведующего фермой Трунова.
— Кто же это вам не нравится? — спросил Ванята. — Давай выкладывай!
— Это уже наше дело, — растягивая слова, сказал Сашка. — Зна-а-ем кто…
— Ну и знай на здоровье! Очень нужно…
— Зна-а-ем! — настойчиво повторил Сашка. — В Козюркино чего приехали? Молчишь? Видали мы таких. У нас таких шатунов вот сколько было!
— Дурак ты! Приехали — значит, надо. Тебя не спросили…
Всем своим видом Ванята давал понять, что ему безразлична Сашкина болтовня, и в то же время искоса наблюдал за ним. Круглые, бутылочного цвета глаза Сашки, горбатый нос и даже широкие мясистые мочки ушей таили какую-то непонятную угрозу.
— Мелешь языком, а сам не знаешь что, — сказал Ванята. — Про нас говорить нечего. Нос сперва утри!
— А я все равно скажу. Вот тебе, вот тебе!
Сашка Трунов сдвинул губы вправо. За ними потянулись нос и ехидно прищуренный, окруженный морщинками глаз. Сашка повертел своей физиономией, показал напоследок широкий, с бороздкой посредине язык.
— Вот тебе за это! Вот тебе!
Ванята усмехнулся.
— Давай, давай! Крой!
— Все знаем! — отрывисто и зло прокричал Сашка. — Вас из колхоза турнули. Погрели ручки на чужом добре, а теперь сюда заявились. Шиш вам с маслом!
— Ты это брось! — сказал Ванята. — За такие штучки, знаешь…
Голос его дрогнул и осекся. Сашка почувствовал это.
— Сдрейфил? — с вызовом спросил он. — За шиворот возьмут, еще не то запоете! Отец уже все про вас написал…
— Кому это он написал?
— Кому надо, тому и написал. Может, прокурору, а может, и повыше. Все-о написал… Выкусил?!
Ванята рывком поднялся с дивана, шагнул к Сашке.
— Я тебе сейчас покажу, писака! Я…
Сашка втянул голову в плечи. Глаза его забегали из стороны в сторону. Видимо, он уже пожалел, что проболтался.
— Иди ты! — отступая от Ваняты, сказал Сашка. — Пошутить уже нельзя! Чего ты?
— Что написали, я спрашиваю?
Ванята схватил Сашку за рубаху, будто лошадь за уздечку. Притянул к своему лицу, подержал вот так секунду и швырнул прочь. Сашка попятился, запутался в собственных ногах и рухнул на пол.
— А-а-а! — закричал он. — А-а-а!
Ни слова не сказал больше Ванята. Толкнул ногой дверь, сбежал по деревянному крылечку и, не оглядываясь, пошел по вязкой, истоптанной коровьими копытами улице.
Издали долетел до него глухой, протяжный, как эхо, крик:
— Эй, ты, вернись!
Глава шестая
НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
Тетка Василиса посмотрела на хмурого, взъерошенного Ваняту и не стала ничего спрашивать. Собрала оборочкой губы, возле которых приютилась темная, похожая на маленькую репку родинка, подумала минуту и вдруг взорвалась:
— Та плюнь ты на нього, на того Сашка! Весь в батька пишов. З моста их обоих та в воду. Тьху на них, проклятых!
Тетка Василиса ни разу не вспомнила своих любимых словечек, к которым уже начал привыкать Ванята. Восклицания «ах ты ж боже ж мий» и «риднесенький», видимо, припасла она для других, непохожих на Сашку и его отца людей.
Ванята не спросил, почему тетка Василиса костерит без смущенья хлопчика, с которым сама же предложила познакомиться. Скорее всего, она не любила ссор между людьми, а возможно, хотела, чтобы Ванята не торчал понапрасну дома и проветрил свои мозги.
Он сидел на крылечке, печально и безнадежно смотрел на тихую, безлюдную улицу. Только изредка прогремит бортовая машина, с криком перебежит дорогу сумасшедшая курица, и снова тянет свою тонкую нить тишина.
Тетка Василиса готовила во дворе обед. В глиняной, похожей на маленький пароход печке потрескивали дрова. Над трубой с черным закопченным ведром наверху мерцал синий зыбкий дымок. Тетка Василиса гремела крышками, сводила с кем-то свои счеты. Видимо, с Сашкиным отцом.
— Ну, я ж доберусь до тебе, проклятущий! Я ж покажу тоби, анафема иродова!
Ванята слушал тетку Василису, думал, что зря принимает он к сердцу Сашкины слова. Мать знали все. Она никогда не брала чужого. Даже капельки!
